Неточные совпадения
— Он был очень болен после того свидания с матерью, которое мы не пре-ду-смотрели, — сказал Алексей Александрович. — Мы боялись даже за его жизнь. Но разумное лечение и морские купанья летом исправили его здоровье, и теперь я по совету доктора отдал его в школу. Действительно, влияние
товарищей оказало
на него хорошее действие, и он совершенно здоров и учится хорошо.
Бульба по случаю приезда сыновей велел созвать всех сотников и весь полковой чин, кто только был налицо; и когда пришли двое из них и есаул Дмитро Товкач, старый его
товарищ, он им тот же час представил сыновей, говоря: «Вот
смотрите, какие молодцы!
На Сечь их скоро пошлю». Гости поздравили и Бульбу, и обоих юношей и сказали им, что доброе дело делают и что нет лучшей науки для молодого человека, как Запорожская Сечь.
Теперь он тешил себя заранее мыслью, как он явится с двумя сыновьями своими
на Сечь и скажет: «Вот
посмотрите, каких я молодцов привел к вам!»; как представит их всем старым, закаленным в битвах
товарищам; как поглядит
на первые подвиги их в ратной науке и бражничестве, которое почитал тоже одним из главных достоинств рыцаря.
Но никто не разделял его счастия; молчаливый
товарищ его
смотрел на все эти взрывы даже враждебно и с недоверчивостью. Был тут и еще один человек, с виду похожий как бы
на отставного чиновника. Он сидел особо, перед своею посудинкой, изредка отпивая и
посматривая кругом. Он был тоже как будто в некотором волнении.
Он
смотрел на каторжных
товарищей своих и удивлялся: как тоже все они любили жизнь, как они дорожили ею!
— Как хотите, только я-то вам не
товарищ; а мне что! Вот мы сейчас и дома. Скажите, я убежден, вы оттого
на меня
смотрите подозрительно, что я сам был настолько деликатен и до сих пор не беспокоил вас расспросами… вы понимаете? Вам показалось это дело необыкновенным; бьюсь об заклад, что так! Ну вот и будьте после того деликатным.
Иным
товарищам его казалось, что он
смотрит на них
на всех, как
на детей, свысока, как будто он всех их опередил и развитием, и знанием, и убеждениями, и что
на их убеждения и интересы он
смотрит как
на что-то низшее.
А этот,
товарищ Яков, — что такое он?» — Незаметно для себя Самгин дошел до бульвара, остановился,
посмотрел на голые деревья, — они имели такой нищенский вид, как будто уже никогда больше не покроются листьями.
— Анфимьевну-то вам бы скорее
на кладбище, а то — крысы ее портят. Щеки выели, даже
смотреть страшно. Сыщика из сада
товарищи давно вывезли, а Егор Васильич в сарае же. Стену в сарае поправил я. Так что все в порядке. Никаких следов.
Макаров говорил не обидно, каким-то очень убедительным тоном, а Клим
смотрел на него с удивлением:
товарищ вдруг явился не тем человеком, каким Самгин знал его до этой минуты. Несколько дней тому назад Елизавета Спивак тоже встала пред ним как новый человек. Что это значит? Макаров был для него человеком, который сконфужен неудачным покушением
на самоубийство, скромным студентом, который усердно учится, и смешным юношей, который все еще боится женщин.
Он выработал себе походку, которая, воображал он, должна была придать важность ему, шагал не сгибая ног и спрятав руки за спину, как это делал учитель Томилин.
На товарищей он
посматривал немного прищурясь.
Как-то днем, в стороне бульвара началась очень злая и частая пальба. Лаврушку с его чумазым
товарищем послали
посмотреть: что там? Минут через двадцать чумазый привел его в кухню облитого кровью, — ему прострелили левую руку выше локтя. Голый до пояса, он сидел
на табурете, весь бок был в крови, — казалось, что с бока его содрана кожа. По бледному лицу Лаврушки текли слезы, подбородок дрожал, стучали зубы. Студент Панфилов, перевязывая рану, уговаривал его...
Только Леонтий продолжал
смотреть на нее серьезно, задумчиво и вдруг объявил, что женится
на ней, если она согласится, лишь только он получит место и устроится. Над этим много смеялись
товарищи, и она также.
— Dolgorowky, вот рубль, nous vous rendons avec beaucoup de gràce. [Возвращаем вам с большой благодарностью (франц.).] Петя, ехать! — крикнул он
товарищу, и затем вдруг, подняв две бумажки вверх и махая ими и в упор
смотря на Ламберта, завопил из всей силы: — Ohe, Lambert! ou est Lambert, as-tu vu Lambert? [Эй, Ламберт! Где Ламберт, ты не видел Ламберта? (франц.)]
— Ты бы мог меня избавить от худых вещей, если б был добрый
товарищ, Аркадий, — продолжал он, ласково
смотря на меня.
Товарищи мои вооружились топорами, а я должен был сесть
на бревно (зато красного дерева) и праздно
смотреть, как они прорубали себе дорожку
на холм.
Все это мне приходило в голову, когда я шел под тенью акаций, миртов и банианов; между ними видны кое-где пальмы. Я заходил в сторону, шевелил в кустах, разводил листья,
смотрел на ползучие растения и потом бежал догонять
товарищей.
«Вернемся
на минуту
посмотреть», — сказали мои
товарищи.
Два его
товарища, лежа в своей лодке, нисколько не смущались тем, что она черпала, во время шквала, и кормой, и носом; один лениво выливал воду ковшом, а другой еще ленивее
смотрел на это.
Мы пошли назад; индиец принялся опять вопить по книге, а другие два уселись
на пятки слушать; четвертый вынес нам из ниши роз
на блюде. Мы заглянули по соседству и в малайскую мечеть. «Это я и в Казани видел», — сказал один из моих
товарищей,
посмотрев на голые стены.
В ожидании
товарищей, я прошелся немного по улице и рассмотрел, что город выстроен весьма правильно и чистота в нем доведена до педантизма.
На улице не увидишь ничего лишнего, брошенного. Канавки, идущие по обеим сторонам улиц, мостики содержатся как будто в каком-нибудь парке. «Скучный город!» — говорил Зеленый с тоской, глядя
на эту чистоту. При постройке города не жалели места: улицы так широки и длинны, что в самом деле, без густого народонаселения, немного скучно
на них
смотреть.
Однажды он, с тремя
товарищами, охотился за носорогом, выстрелил в него — зверь побежал; они пустились преследовать его и вдруг заметили, что в стороне, под деревьями, лежат два льва и с любопытством
смотрят на бегущего носорога и
на мистера Бена с
товарищами, не трогаясь с места.
Нам хотелось поговорить, но переводчика не было дома. У моего
товарища был портрет Сейоло, снятый им за несколько дней перед тем посредством фотографии. Он сделал два снимка: один себе, а другой так,
на случай. Я взял портрет и показал его сначала Сейоло: он
посмотрел и громко захохотал, потом передал жене. «Сейоло, Сейоло!» — заговорила она, со смехом указывая
на мужа, опять
смотрела на портрет и продолжала смеяться. Потом отдала портрет мне. Сейоло взял его и стал пристально рассматривать.
Мне, однако ж, не интересно казалось
смотреть на катанье шаров, и я, предоставив своим
товарищам этих героев, сел в угол.
Но мальчик хоть и
смотрел на всех свысока, вздернув носик, но
товарищем был хорошим и не превозносился.
Знаменитости сильно рассердились бы, если б имели время рассердиться, то есть, переглянувшись, увидеть, что, дескать, моим
товарищам тоже, как и мне, понятно, что я был куклою в руках этого мальчишки, но Кирсанов не дал никому заняться этим наблюдением того, «как другие
на меня
смотрят».
— Какой ты бесчувственный! — сказал Никитин, пристально
посмотрев на глаза
товарища, когда проходили мимо ревербера через переднюю.
— Вы знаете, — продолжал Сильвио, — что я служил в *** гусарском полку. Характер мой вам известен: я привык первенствовать, но смолоду это было во мне страстию. В наше время буйство было в моде: я был первым буяном по армии. Мы хвастались пьянством: я перепил славного Бурцова, воспетого Денисом Давыдовым. Дуэли в нашем полку случались поминутно: я
на всех бывал или свидетелем, или действующим лицом.
Товарищи меня обожали, а полковые командиры, поминутно сменяемые,
смотрели на меня, как
на необходимое зло.
Но что же это была бы за молодежь, которая могла бы в ожидании теоретических решений спокойно
смотреть на то, что делалось вокруг,
на сотни поляков, гремевших цепями по Владимирской дороге,
на крепостное состояние,
на солдат, засекаемых
на Ходынском поле каким-нибудь генералом Дашкевичем,
на студентов-товарищей, пропадавших без вести.
Сначала я тоже с искренним восхищением
смотрел на своего ловкого
товарища, пока в какой-то фигуре Лена, с раскрасневшимися щеками и светящимся взглядом, подавая мне руки для какого-то кратковременного оборота, не сказала...
Все чувствовали, что жалоба
на товарища осуждается более, чем самый проступок. Вся масса учеников
смотрела сочувственно
на наказываемого и с презрением
на доносчика. Некоторое время после этого его дразнили звуками, похожими
на блеяние козы, и звали «козою»…
Вдруг из классной двери выбегает малыш, преследуемый
товарищем. Он ныряет прямо в толпу, чуть не сбивает с ног Самаревича, подымает голову и видит над собой высокую фигуру, сухое лицо и желчно — злые глаза. Несколько секунд он испуганно
смотрит на неожиданное явление, и вдруг с его губ срывается кличка Самаревича...
Деревенские мальчики, которых приглашали в усадьбу, дичились и не могли свободно развернуться. Кроме непривычной обстановки, их немало смущала также и слепота «панича». Они пугливо
посматривали на него и, сбившись в кучу, молчали или робко перешептывались друг с другом. Когда же детей оставляли одних в саду или в поле, они становились развязнее и затевали игры, но при этом оказывалось, что слепой как-то оставался в стороне и грустно прислушивался к веселой возне
товарищей.
Все они стали
смотреть ежа;
на вопросы их Коля объяснил, что еж не его, а что он идет теперь вместе с
товарищем, другим гимназистом, Костей Лебедевым, который остался
на улице и стыдится войти, потому что несет топор; что и ежа, и топор они купили сейчас у встречного мужика.
За воротами Ганна натолкнулась
на новую неприятную сцену. Тит стоял у телеги с черемуховою палкой в руках и
смотрел на подъезжавшего верхом второго сына, Макара. Лесообъездчик прогулял где-то целую ночь с
товарищами и теперь едва держался в седле. Завидев отца, Макар выпрямился и расправил болтавшиеся
на нем лядунки.
Впрочем, вы не будете тут искать исключительной точности — прошу
смотреть без излишней взыскательности
на мои воспоминания о человеке, мне близком с самого нашего детства: я гляжу
на Пушкина не как литератор, а как друг и
товарищ.
— И тем более, — сказал Лихонин, пропуская вперед приват-доцента, — тем более что этот дом хранит в себе столько исторических преданий.
Товарищи! Десятки студенческих поколений
смотрят на нас с высоты этих вешалок, и, кроме того, в силу обычного права, дети и учащиеся здесь платят половину, как в паноптикуме. Не так ли, гражданин Симеон?
Сурка с
товарищами встретил нас
на дворе веселым, приветным лаем; две девчонки выскочили
посмотреть,
на кого лают собаки, и опрометью бросились назад в девичью; тетушка выбежала
на крыльцо и очень нам обрадовалась, а бабушка — еще больше: из мутных, бесцветных и как будто потухших глаз ее катились крупные слезы.
— Пеший конному не
товарищ! Александра Семеновна, мы остаемся вместе и будем обожать друг друга. А это генерал! Нет, Ваня, я соврал; ты не генерал, а я — подлец!
Посмотри,
на что я похож теперь? Что я перед тобой? Прости, Ваня, не осуди и дай излить.
К довершению всего, неудача моя с быстротою молнии облетела все наше ведомство.
Товарищи смотрят на меня с двусмысленными улыбками и при моем появлении шепчутся между собою. Вчера — зависть, сегодня — недоброжелательство и насмешки. Вот круг, в котором осуждена вращаться преданность…
Он ходил по комнате, взмахивая рукой перед своим лицом, и как бы рубил что-то в воздухе, отсекал от самого себя. Мать
смотрела на него с грустью и тревогой, чувствуя, что в нем надломилось что-то, больно ему. Темные, опасные мысли об убийстве оставили ее: «Если убил не Весовщиков, никто из
товарищей Павла не мог сделать этого», — думала она. Павел, опустив голову, слушал хохла, а тот настойчиво и сильно говорил...
Где-то вы, друзья и
товарищи моей молодости? Ведете ли, как и я, безрадостную скитальческую жизнь или же утонули в отличиях, погрязли в почестях и с улыбкой самодовольствия
посматриваете на бедных тружеников, робко проходящих мимо вас с понуренными головами? Многие ли из вас бодро выдержали пытку жизни, не смирились перед гнетущею силою обстоятельств, не прониклись духом праздности, уныния и любоначалия?
Я говорю про любовь к человеку, которая,
смотря по большей или меньшей силе души, сосредоточивается
на одном,
на некоторых или изливается
на многих, про любовь к матери, к отцу, к брату, к детям, к
товарищу, к подруге, к соотечественнику, про любовь к человеку.
— Ну-ка, брат, — говорил один щегольски одетый гусляр своему
товарищу, дюжему молодому парню с добродушным, но глуповатым лицом, — ступай вперед, авось тебе удастся продраться до цепи. Эх, народу, народу-то! Дайте пройти, православные, дайте и нам, владимирцам,
на суд божий
посмотреть!
Он вошел в кухню в сопровождении того гаденького полячка со скрипкой, которого обыкновенно нанимали гулявшие для полноты своего увеселения, и остановился посреди кухни, молча и внимательно оглядывая всех присутствующих. Все замолчали. Наконец, увидя тогда меня и моего
товарища, он злобно и насмешливо
посмотрел на нас, самодовольно улыбнулся, что-то как будто сообразил про себя и, сильно покачиваясь, подошел к нашему столу.
Несмотря ни
на какие клейма, кандалы и ненавистные пали острога, заслоняющие ему божий мир и огораживающие его, как зверя в клетке, — он может достать вина, то есть страшно запрещенное наслаждение, попользоваться клубничкой, даже иногда (хоть и не всегда) подкупить своих ближайших начальников, инвалидов и даже унтер-офицера, которые сквозь пальцы будут
смотреть на то, что он нарушает закон и дисциплину; даже может, сверх торгу, еще покуражиться над ними, а покуражиться арестант ужасно любит, то есть представиться пред
товарищами и уверить даже себя хоть
на время, что у него воли и власти несравненно больше, чем кажется, — одним словом, может накутить, набуянить, разобидеть кого-нибудь в прах и доказать ему, что он все это может, что все это в «наших руках», то есть уверить себя в том, о чем бедняку и помыслить невозможно.
Я с ужасом
смотрел на одного из моих
товарищей (из дворян), как он гас в остроге, как свечка.
Народ продувной, ловкий, всезнающий; и вот он
смотрит на своих
товарищей с почтительным изумлением; он еще никогда не видал таких; он считает их самым высшим обществом, которое только может быть в свете.
Спрятав руки в карманы и за широкие спины, вокруг него венком стоят
товарищи, строго
смотрят на его медное лицо, следят за рукою, тихо плавающей в воздухе, и поют важно, спокойно, как в церкви
на клиросе.
Он чувствовал, что
товарищи презирают его, хотят позабавиться над ним, и
смотрел на них скучно ожидающими глазами; лицо у него становилось деревянным, но, казалось, оно говорит...